14
Назавтра днем солдаты наши
В разведку вызвались идти.
Вот оглянулись вдруг на марше
Назад, на дымные пути:
И ярким светом засиявший
Орешек стал гораздо краше,
Ну прямо глаз не отвести!
Стоят ряды зеленых вешек
На минном поле за холмом.
На зорях кажется Орешек
Плывущим к морю кораблем.
Корнями вросшие в траншеи,
Там сосны — мачты корабля,
По черным веткам,
как по реям,
Плывут флажки, как брамселя,
И стяг над крепостью, как парус,
Просторы Ладоги деля,
Ведет февральской бури ярость
Туда, где будут жить, не старясь,
К тебе, Счастливая Земля!
234. ПРАЗДНИК
Я помню: занавесь взвилась,
Толпа угомонилась,
И ты на сцену в первый раз,
Как майский день, явилась…
1
Стихами странными мы бредили тогда…
О, как еще свежо тех дней воспоминанье…
И книгу я назвал «Фартовые года», —
Теперь уже смешно мне странное названье…
Но как меня тогда влекло очарованье
Задорных поисков и споров…
Лебеда
Уже шумит кой-где на памятных могилах,
Бессонница пройдет, и сколько видишь снов,
И нету рядом губ и ласковых и милых,
Твердивших на заре слова моих стихов.
В тужурке кожаной, терзая длинный чуб,
Вслед за другими увлечен сравненьем,
Я утверждал, что дым фабричных труб
Милее мне усмешки милых губ,
И это называл стихотвореньем…
Писать стихи в дни молодые легче,
Нет в зрелости труднее ничего, —
В дни юности, в какой-то тихий вечер,
Мы груз стиха кладем себе на плечи,
Не зная сами тяжести его…
Кто не мечтал о радостном свершенье,
Чтоб, ярким светом землю озарив,
Стих сам пришел к родному поколенью
В заветный час как боевой призыв?
Чтобы в строю поэзия шагала,
Горда высокой доблестью своей…
Сто жизней жить, а всё нам будет мало,
Чтоб воссоздать величье наших дней.
Но сколько нужно вкуса и ума,
Чтоб был в стихе удачен первый поиск…
Мой путь нелегок был, но жизнь сама
В былые дни писала эту повесть…
И было много в молодости той,
В хорошей прямоте, в незрелости суждений
Отваги и любви, в боях пережитой.
Я кровью стих писал в далекий день весенний.
Я жил в Москве. В далекий этот год
Стих Маяковского я услыхал впервые,
И первая любовь опять меня зовет…
О, как не вспомнить зори молодые…
…Январский день. Мороз необычайный,
Но зайчики на зеркалах слепят,
Два самовара на Таганке, в чайной,
Как индюки, до вечера шипят.
Пшеничный сгибень с дужкою из теста
Кладут на стол, и в клетках соловьи
Гостей раскатом радуют уместным.
А рыхлый след дорожной колеи
Следы саней больших перебивали.
Горчинкой дымной воздух напоен.
Как в кисее за съездом на бульваре
Промерзший, гулкий одинокий клен.
Бывало, мы по улицам идем,—
Как здесь знакомо всё и незнакомо:
Вот весь в огнях высотный первый дом,
Построенный во славу Моссельпрома.
Приметы новых, знаменитых дней
Здесь смешаны с московской стариною:
Извозчики торопят лошадей,
Автомобили мчатся стороною,
И тракторы на улицах гремят,
Неторопливо шествуя к вокзалам,
А ходоки у входа в Наркомат
На них глядят с волненьем небывалым.
Всё строится… По улицам идешь —
Москва в узорах раннего сиянья,
И видишь новый города чертеж,
Дня завтрашнего видишь очертанья…
И в эти дни на пустырях глухих,
Когда-то слывших попросту болотом,
Стропила новых зданий городских
Вдруг сразу узнаешь за поворотом.
Москва зимой… Сто переулков белых…
Снега, снега… А Сивцев Вражек спит…
Взгляну, и вдруг на ветках омертвелых
Бумажный лист трепещущий висит…
И ворон спит, нахохлившись, и снова
Огонь в окне монастыря Страстного.
А дальше — переулок небольшой…
Стоит там дом с узорною резьбой,
С наличниками в красках разноцветных
И с двориком в строеньях неприметных.
Там в стеклах солнце яркое горит,
Тая одно знакомое виденье,
Пока еще строка стиха гудит,
Как юношеское сердцебиенье.
С тех пор двадцатилетие прошло,
А в памяти всё ясно и светло,
И дорог мне тот день, когда впервой
Пришел я в дом с узорною резьбой.
Там жил художник.
Имени его
Теперь не вспомнят многие, пожалуй.
Мастеровщины русской торжество
Жило в напеве кисти небывалой.
Из маляров неведомых возвысясь,
Он сделал жизнь по слову своему
И — самоучка, строгий живописец —
Писал лесов зеленую кайму,
Родные дали, волжское верховье,
А рядом оживало на холсте
Одно лицо с высокой, тонкой бровью
В неяркой, чистой русской красоте.
Рассвет над Волгой тает в дымке зыбкой.
Она стоит босая на камнях
И вдаль глядит с задумчивой улыбкой
На чуть припухших девичьих губах.
Как будто, вспомнив всё пережитое,
Она довольна этим ясным днем….
На ней из ситца платьице простое,
В цветном узоре светло-голубом.
То дочь свою с косою русой, длинной
Он написал когда-то по весне…
Молоденькой московской балериной
Она тогда являться стала мне.
Она тогда, в дни утренней зари,
Истоминою мне казалась новой,
А ей стихи понравились мои
Подвижничеством юности суровой.
И вот сейчас, как остаюсь один,
Всё вижу вечер нашей первой встречи
И за плечами старших балерин
Ее чуть-чуть припудренные плечи.
Разъезд в театре.
Ночь.
Из-за дверей
Струится свет пленительный и слабый.
Выходишь в шубке старенькой своей
Из-за кулис в московские ухабы…
Извозчик ждет. Еще в снегах Варварка.
В Китай-городе тихо. За стеной
Косой фонарь всю ночь горит неярко
В зеленых хлопьях вьюги снеговой.
Метель снега свивает вдоль Таганки.
Вдвоем мы едем. Тихо. Ночь сама
Медвежьей полостью вдруг запахнула санки…
Как хороша та снежная зима…