146. ДРУГУ
О друг моих мальчишеских мечтаний,
Как счастлив я, что снова ты со мной,
Что можно здесь, над гулкими мостами,
Услышать голос юности былой.
В лесах кедровых зори золотые
Горят в кистях зеленой бахромы,
Тогда мы были мальчики смешные…
Скажи, о чем порой мечтали мы?
Ведь, может быть, о тех мечтах, с годами,
Когда другие юноши придут,
Поведает построенное нами,
Наш праздничный, но ежедневный труд:
Строка стиха, написанная мною,
Река, вчера открытая в тайге,
Пергамент, бывший тайной вековою,
Что ты прочел на древнем языке,
И первый стратостат, что сохранится
Предвестьем новых, сказочных дорог,
И памятник чекисту на границе,
Где старый друг в сырую землю лег.
147–152. СМОЛЬНЫЙ В НАЧАЛЕ 1918 ГОДА
1. «В заливе Финском шторм, и снова…»
В заливе Финском шторм, и снова
Огни сигнальные горят.
Зовет меня родное слово,
Как слепок замысла былого,
Как чистой музыки раскат.
Полнеба в свете небывалом,
Нева огнем озарена,
И весь залив раскрашен алым,
И порознь — каждая волна.
Тяжел Невы гранитный пояс.
Бегут в туман прожектора.
Ведет матрос по звездам поиск,
На взморье горбятся ветра.
Страшна штормов осенних ярость,
И кажется издалека,
Что воду пьет, пригнувшись, парус,
Что в город ринулась река.
Приди ко мне, воспоминанье,
И запах времени вдохни,
Разлей вокруг свое сиянье
И сквозь земные расстоянья
Теперь в глаза мои взгляни.
Опять зовут родные дали…
Как наша молодость светла!
Нет, не по книгам мы узнали
Твои, История, дела,—
Мы шли с тобой в пути раздольном
Из часа в час, из года в год,
Рассвет, не меркнущий над Смольным,
Доныне в памяти живет.
2. КОМНАТА ЛЕНИНА К СМОЛЬНОМ
Край белой ночи — город, вознесенный
Над низким финским берегом. С утра
На тихом островке горит огонь зеленый.
Осенний, темный час. Туманная пора,
Когда томят тоской сигналы штормовые,
Когда идет река на приступ вековой,
Когда на площадях горят костры ночные
И пляшет на волне огонь сторожевой.
Полночный Петроград. Гремят слова декретов.
Зовет своих сынов земля большевиков,
И Ленина лицо глядит со ста портретов,
И в Смольный шлет народ надежных ходоков.
По снегу и по льду, голодные, босые,
Они идут к нему из дальних сел России.
Они ему несут волнения свои,
Заботу жизни всей, заветные мечтанья,
И радости свои, и горькие страданья,
Любовь несут ему — и нет сильней любви.
И он везде живет — о нем повсюду толки,—
В полночный тихий час над берегами Волги,
На родине его, в его краю родном,
Солдаты говорят о встречах с Ильичем.
Есть в Смольном комната. В заветный этот год
Крестьянским ходокам она была знакома,
Здесь начат был тогда великих лет поход,
И вождь подписывал декреты Совнаркома.
Идут отряды вдаль, во мгле костры горят,
Шумит метель в ночи по селам и равнинам,
Одним своим крылом накрыла Петроград,
Другое занесла над Киевом старинным.
Но всюду на часах красногвардейцы. Мгла
Прорезана давно огнем зарниц багровых, —
Россия поднялась, по-ленински светла,
Для исполинских дел и для свершений новых.
Как слава вечная невозвратимых лет
Осталась комната Предсовнаркома в Смольном,
И смотрит экскурсант с волнением невольным
В вечерние часы на ленинский портрет…
Есть в нашей простоте особое величье.
Вот на столе письмо, — и это жизнь сама
Потомкам воссоздаст его души обличье
В каракулях простых солдатского письма.
3–4. НЕКРАСОВ
1. «Некрасов… и вот начинается детство…»
Некрасов… и вот начинается детство:
Ненастная осень, костры за рекой,
В тех песнях, что часто слыхал по соседству,
Твой голос был сызмальства голос родной.
Забыть ли про то, как старик ярославец
(Саженные плечи и брови вразлет),
Струны балалайки заветной касаясь,
О двух коробейниках песню поет.
На синем рассвете и в сумрак вечерний,
В холодных раздольях родной стороны
Лесные просторы сибирских губерний
Некрасовской вольною песней полны.
От лжи виршеписцев, посредственной, узкой,
Уводит народной мечты торжество,
В былинном укладе поэзии русской
Живет самобытное слово его.
Где русскою песней и русскою речью
Полны города, да прославится вновь
Поэт, не забывший тоску человечью,
Но прежде всего возлюбивший любовь.